Галарина

Показать на сцене память народа о войне – это огромной сложности операция. Спектакль о войне нельзя поставить из любопытства и интереса, как нельзя из любопытства и интереса разрезать человека, чтобы увидеть, как сердце бьётся, как мысли бегают по нейронам голов­ного мозга, – будет мертвый человек, будет мертвый спектакль. Поздравляю режиссёра Гульдар Ильясову с тем, что она – взрослый состоявшийся режиссёр – как умный, опытный хирург. Ведь опытный хирург предпочтительнее на сложной, да и на любой операции, чем блестящий выпускник с суперкрасным дипломом.

Живой спектакль

Премьерный спектакль «Между небом и землёй» был живой. Он был настолько живой, что сердце каждого зрителя подключилось к энергетическому контуру актерской труппы. Всё это было с нами, с нашими родителями, с нашими дедами и бабушками, с нашей землей, с той безымянной высотой, где полегли батальоны, просившие огня, с той околицей, где простились и долгие годы ждали солдат матери, жёны, навеки невесты…

С возрастом осознаёшь, насколько личное связано, обусловлено общим – общностью с твоим родом, народом, судьба твоя – судьба страны туго переплетены.

В отрочестве особенный «гусёнок с меткой», ты видишь только эту метку, показываешь всем соседкам, но с возрастом важнее два крыла, что есть у каждого из стаи. Особенно они важны, когда вся стая улетает.

«Я одинокий гусь с подрезанным крылом, кричу, мечусь, заборы напролом миную – стае в небе вторя». В зале вторили героям на сцене, улетали душой за стаей в небе, стаей наших предков – тех, кто отстоял нам эту землю.

Подрезанные крылья моего народа – незакрытые гештальты. Есть такие хирурги мысли – психоаналитики. Есть у них разные методики и инструменты, чтобы лечить мысли. Гибельные мысли надо лечить. Такие мысли называют незакрытыми гештальтами. Но сначала их просто надо найти. Театр – мастер преувеличений, театр позволяет, перевернув линзу времени, разглядеть, как связаны далёкое и близкое.

Истоки трёх гибельных мыслей, незакрытых гештальтов русского народа – отчетливый нерв спектакля, связывающий его с сегодняшним днём.

Почему побеждённые немцы живут хорошо, а победители русские плохо? – устами 20-летнего героя спрашивает 80-летний ветеран, автор пьесы. Мысль историческая – недавно вздувшаяся гигантским фурункулом на блистательном челе нашей великой Победы.

Почему подлые, лживые, бездушные, жестокие негодяи оказываются на местах, где надо заботиться о других людях? Что за механизм такой отрицательной социальной выбраковки? – вопрос показан ситуацией – дезертир и вор становится председателем, преподнеся лучшего или вообще единственного коня в колхозе первому секретарю райкома (дальше пашут на женщинах). Мысль социальная – до сих пор незакрытая, поэтому гибельная.

«Дальше пашут на женщинах» – уже и кони, то бишь, механизмы появились, а женщины пашут, пьют, курят, не могут детей рожать. Грубиянка и алкоголичка Хадия в своем монологе о том, почему она такая – просто в дрожь вогнала женскую половину зала, да и мужскую тоже. Я в раннем детстве знала женщин такой судьбы, доживавших одинокую жизнь в нашем леспромхозе и рассказывавших совсем прозаично, тихо так, буднично: «В 19 лет отправили лес валить. От поднимания тяжёлых брёвен случилось выпадение матки…»

Женщины так и не вернулись с лесоповала, куда их загнала война. Одиноких, безмужних и бездетных отправляли в войну на зимний лесоповал, а ещё были торфоразработки, тоже страшная вещь. Мы уже внучки героини блистательной Гузяль Маликовой. Но мы так и не вернулись с этого невидимого лесоповала. Потому что одинокие женщины военной поры своим дочерям, племянницам, если дочерей не было, передали этот тип поведения. Поднимать тяжести, потому что больше никто не поднимет. Ни сына, ни мужа не видим. И трактора с горы спускаем сами, не доверяем мужикам, как инвалидам. А ведь уже не одно поколение здоровых мужчин выросло, которым матери и жены не доверяют, лучше сами – жизнью ли, трактором ли управлять, но сами вместо них. Диспропорция – мысль гибельная для биологической и психологической реализации лучшего, что есть в женщине и в мужчине.

Осталось только прооперировать эти гибельные мысли, эти незакрытые гештальты – мои и моего народа.

Сама я справилась только с последним гибельным, женским – я вернулась с лесоповала, я не всё могу. И, «невсемогущая», я не одинока, я доверяю мужчине рядом со мной, я смогла убедить и себя, и его, что он не умственный инвалид, не придурок (самые часто употребляемые эпитеты для взрослых мужчин в нашей стране), у него есть поле деятельности, которое я за него не вспашу. А у меня есть дом и очаг, в котором я поддерживаю тепло и свет, умение каждый день готовить обед не только для себя одной.

Как исправить другие гибельные мысли, я пока не знаю, не могу поделиться опытом работы с исторической памятью и преодолением отрицательной социальной выбраковки. Но благодаря жизненному опыту знаю, что работать надо, и благодаря спектаклю «Между небом и землёй» почувствовала – работать в этом направлении возможно. Ведь чем плохи незакрытые гештальты – они тормозят и искажают, а иногда и блокируют полностью жизнедеятельность. Надо исследовать, надо разжимать бульдожьи челюсти чужих оценок.

Народ в капкане болевых вопросов, и ты, как часть его, там же. Можно отсечь часть себя и уехать за море. За морем житьё не худо. Только сколько надо отсечь, чтобы уехать отсюда? Некоторым мизинчик – невелика потеря и уезжают, а некоторым – только сердце вынуть, вот мы и остаемся, и не расстаемся с сердцем, с детством, родом, страной.

Вселенная сегодня холодна и зла.
Своею кровью я её согреть должна,
Дотла слезами напоить,
Мне с ней, мне в ней,
Мне негде больше жить…

В поисках реальности

Рампа работает, как приз­ма, раскладывает белый свет как спектр цветов, так театральное воплощение раскладывает чув­ства и мысли. Очень долго я ждала в местных театрах современной высокой драмы! Все драмы, на которые ходила, были реально низкими или нереально фальшивыми. Трагедию поставить могут, и хорошо ставят, а вот высокой драмы было не дождаться.

Что делает драму высокой – мысль, вопрос, болевой вопрос (на который каждый зритель откликается и пытается дать свой ответ) и преодоление, достойное преодоление и рост, весь спектакль динамика роста, иногда в конце даётся вариант ответа, возможно, не такой, как у отдельно взятого зрителя.

Сверхзадача демиургов спектакля – драматурга и режиссёра – этот болевой вопрос сформулировать и донести. В правильно заданном вопросе – половина ответа.

Анатолий Генатуллин – фронтовик и писатель, спросил у нас – почему мы живем?

Если обыграть слова: по чему – по совести, почему живем – потому что родились и не хотим умирать, мы живем – потому что были они, наши предки, которые полили потом и кровью эту землю. И передали её нам, и мы передадим дальше и свои гены, и свою землю. А совесть, а душу? Наверное, тоже передали – ведь любим и плачем, над тем же самым.

А вот передадим ли мы дальше душу?

И вообще – что такое быть хорошим и легко ли не делать зла?

Прочувствовать нелёгкость жизни военного времени дали в спектакле режиссер Гульдар Ильясова и вся творческая группа. В цель попали декорации и костюмы, даже свет был какой нужно для этого спектакля (наконец-то в Башдраме нормальный свет, помогающий, соответствующий художественной концепции, усиливающий её). Художники – молодцы. А актёры, какие актёры молодцы! В кулуарах после спектакля говорили, что для работы над ним дали не самый звёздный состав. И я обрадовалась. За театр, если уж не звездный состав такое может, а больше за актёров – ведь не на «кушать подано» они учились и мечтали о сцене. Просто жизнь театральная такая жестокая и склочно устроенная штука, вся построенная на симпатиях и антипатиях, не предоставляет равных шансов. А тут – хорошие роли, сильные, пронзительные образы.

Вернуть человека

У спектакля есть второе название, подстрочно объясняющее суть происходящего на сцене – «Видение солдата». Вот этого солдата сыграл молодой актёр Фиргат Гарипов, знакомый мне по участию в фильме «Карусель» Ромы Пожидаева, в котором и автору этих строк случилось сняться в эпизоде. Очень было интересно смотреть на артиста уже не в роли современника и ровесника, что не требует особенного перевоплощения, а в роли солдата Великой Отечественной.

Фиргату было тяжело, но он молодец, он вытянул эту ношу. Сыграть огромную жизнь, сыграть каждой клеткой, всех в своем роду, кто не дожил до его рождения, даже, может быть, сыграть страну, израненную, измученную, но отказывающуюся уйти за ангелом Смерти в забвение. Однажды в забвение отказался уйти солдат Анатолий Генатуллин. Он прожил большую жизнь в литературе, у него много замечательных книг о жизни, да – о жизни, именно о жизни, в которой была война и многое ещё – любовь, тяга к правде, бесконечный вопрос: зачем люди такие? Актер Фиргат Гарипов почти в четыре раза моложе, чем автор пьесы. На сцене он проживает всю его жизнь за два часа. И в конце спектакля отвечает ангелу Смерти, почему он терпел эту ужасную, горькую несправедливую жизнь: «Зато … Я никому не сделал зла. Я прожил честным человеком».

И веришь солдату, и веришь актёру. Вообще для молодого актёра в начале карьеры поработать с таким качественным материалом – везение и школа выживания в профессии одновременно.

Не сделать зла – это формула подвига для современного гедониста, если «возьми от жизни всё» на каждом углу.

Неумение устроиться в жизни осуждается, а надо бы поощрять и искать «умение строить жизнь» своими силами, а не на хребтах и судьбах других людей. Вернуть человека к полноценной жизни – задача психоаналитика. Иногда искусство может, именно может, а не обязано, быть психотерапевтом того народа, для которого оно создаётся. Театр создаётся для зрителя, для человека, который живет здесь и сейчас, в этих условиях, в этой стране с её прошедшими войнами и шрамами от них. Библия – это история неудавшейся цивилизации – Иудея была завоёвана Римом, но их книга дала огромный духовный резонанс в виде христианства. История советской цивилизации только пишется… И этот спектакль – удачная строчка в только ещё начавшейся книге про поиск неутраченной души. Слёзы и аплодисменты полного зала зрителей много значат для спектакля, но очень редко понимаешь, что никаким другим спектаклем этот заменить невозможно.